Каждый из них появлялся комической персоной; нелепые ухватки подчеркивали исключительность фигуры.
Но на этот раз указано обратное: Озрик один из многих.
- Таковы все они, нынешние, - говорит, глядя ему вслед, Гамлет.
Карьера поколения только начинается; Горацио называет Озрика «нововылупленным», у него на голове еще «осталась скорлупа». Гамлет определяет и его ранг:
- У него много земли и вдобавок плодородной. Поставь скотину царем скотов - его ясли будут рядом с королевскими.
Что же отличает этих слишком вежливых, набирающих силу молодых людей?.. Устанавливается лишь одно их качество: бездумье. Но оно возведено в какую-то небывало высокую степень; можно сказать, что это - пафос отсутствия собственного суждения. У Озрика нет своего мнения ни о чем, даже о том, тепло пли холодно, даже о форме облака. Он счастлив быть эхом высокопоставленных оценок. Он один из поколения, выросшего на том, что думать - опасно, чувствовать - бессмысленно.
Довер Вилсон нашел этому молодцу свое место в событиях: он не только принес Гамлету вызов на состязание, но, вероятно, был одним из секундантов (если не судьей) матча; он участник заговора: переменить рапиры без его помощи было бы трудно.
Хочется обратить внимание и на другое: Озрик- еще одно открытие Гамлета в эльсинорском мире.
И это последнее открытие.
Перед виттенбергским студентом, провозглашавшим величие человека, предстает пародия на человека.
Существо, обездушенное и обессмысленное, протягивает отравленную рапиру, чтобы убить человека, который давал слишком много воли своему уму.
В «Маскараде» Неизвестный являлся перед Арбениным как знак гибели. Первый удар похоронного колокола по Гамлету - приход дворцового недоросля, подметающего пером своей шляпы эльсинорский паркет.
В литературе не раз описан звук страшной трубы, призывающей к смерти. Гамлета зовет к смерти писклявая и гундосая дудка. Вступление к похоронному маршу дает какой-то дурацкий, комический звук.
Его издает инструмент, играть на котором куда легче, чем на флейте, - подобие человека, один из поколения, воспитанного Эльсинором.
Сонет шестьдесят шестой заканчивается мыслью о близком человеке. В дружбе с ним Шекспир находил смысл своего существования.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Множество ученых пыталось узнать, кто был этот друг. Назывались придворные-меценаты, приятели поэта, его возлюбленная; автора пробовали опорочить, по-особому определяя его склонности.
Трудно судить о правильности всех этих предположений, но поэт, кроме человека, имя которого значится в посвящении (в те времена это могло быть лишь поисками покровителя), неизменно имеет и другой предмет своего сокровенного интереса - самого близкого по духу собеседника, того, кто поймет (так мечтают поэты) его мысли, почувствует то же, что испытал сам автор.
Баратынский (кстати, Пушкин называл его Гамлетом) скромно начинал свое послание:
Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу - и на земле мое
Кому-нибудь любезно бытие.
Кто же был человек, с которым велась эта беседа?.. Тот, кого автор не только не знал, но и не имел надежды когда-нибудь увидеть. И тем не менее поэт надеялся на особенную близость именно с этим, совершенно неведомым ему человеком:
Его найдет далекий мой потомок;
В моих стихах - как знать - душа моя
С его душой окажется в сношеньи.
И как нашел я друга в поколеньи,
Читателя найду в потомстве я.
Поэзия народного драматурга Шекспира была обращена не к загадочному мистеру «W.H.» (эти инициалы существовали в сонетах), графу Саутгэмптону, графу Пемброку или к какому-либо другому прославленному или же вовсе неизвестному лицу, и даже не к «смуглой леди», которую, по предположению, любил автор, но ко всем тем, к кому обращается - даже в своих самых интимных строчках - поэт: к людям, ко всем людям.
И вот душа человека новых веков «оказывается в сношеньи» с душой Шекспира.
Можно ли определить несколькими фразами, даже страницами суть и смысл этой возникающей через века близости?
Вспоминается общеизвестный рассказ о несложности изваяния скульптуры: берется глыба мрамора и отбивается от него все лишнее.
Как создавалось немало концепций этой трагедии? Бралось произведение, полное жизни и движения, и отсекалось все главное: полнота жизни и сложность движения. Оставался кусок камня с вырезанными на нем словами: тема сочинения...
Разумеется, шутливое сравнение относится только к некоторым работам. Одно время ругать комментаторов стало привычкой. Вряд ли это достойное дело. Среди исследований есть разные книги; многие устарели, иные и при появлении лишь запутывали смысл. Однако трудно переоценить благородный труд науки. Теперь можно увидеть «Гамлета» в жизненной среде, почувствовать поэтическую ткань, природу образов...
Сегодня мы знаем о елизаветинском театре, эстетике, риторике, психологии, демонологии, быте куда больше, чем знали прошлые эпохи.
И что самое важное: сегодня мы знаем о мире больше наших предшественников. Не только потому, что нам посчастливилось прочесть книги, неизвестные нашим предкам, но и потому, что в наши дни каждому человеку довелось полной мерой узнать и огонь, и слезы. На наших глазах вера в величие человека побеждает, становится основой всех жизненных отношений.
«Справедливость» и «человечность» приобретают теперь особое, современное значение.
Вот почему для нас смысл трагедии Шекспира не в том, что ее герой бездействен, а в том, что она сама побуждает людей к действию - она набат, пробуждающий совесть. | 
