После исторического сражения они лежат рядом на грязной земле - убитый рыцарь Готспер и трус Фальстаф, прикинувшийся мертвым. Осторожно приподнявшись, посмотрев по сторонам и увидев, что бой окончен и опасности больше нет, Фальстаф начинает философствовать. Он говорит, что хорошо сделал, представившись мертвым, иначе неистовый шотландец убил бы его.
- Но разве я представился? - спрашивает себя сэр Джон. - Неправда. Представляться - значит быть чем-нибудь поддельным; вот мертвый человек в самом деле подделка; в ком нет жизни, тот только подделка под человека; но представляться мертвым, будучи живым, вовсе не значит совершать подделку, а скорее быть верным и превосходным воплощением жизни.
Веселотворная сила устремлена на страшного врага. Вспоминается излюбленный образ средневековья: бьют в барабаны и свистят в флейты мертвецы, труп-скелет, еле . прикрытый лохмотьями истлевшей кожи, тащит за руку хлебопашцев, королей, священников, рыцарей, купцов...
- Все вы поддельные'!...-вопит смерть.-Ждите трубы страшного суда, готовьтесь к воскрешению. Каждый миг помните: коса занесена, скрипит колесо судьбы, пляшет смерть, присоединяйтесь к пляске!..
Хороводу смерти Шекспир противопоставляет хоровод жизни.
Только шекспировская смелость позволила создать конец этой сцены: Фальстаф, испугавшись, что Готспер лишь потерял сознание, решает на всякий случай еще несколько раз вонзить меч в тело рыцаря - для верности. Величайший трус, с криком «Вот тебе, братец!..», колет и рубит тело храбреца, а потом, взвалив его себе на плечи, как мешок с картошкой, тащит, чтобы получить награду.
В чем смысл неестественно жестокой и, казалось бы, безнравственной расправы с мертвым, глумления над убитым?.. Неужели все же автор решил наконец вызвать ненависть к Фальстафу?
Однако даже после такой сцены зритель или читатель вряд ли возненавидит Джека. Слишком остроумен и по-своему убедителен монолог о «чести», ведь разговор шел не о достоинстве гуманизма, а о воинствующем тщеславии, бесчеловечном по самой сути. Непросто было плюнуть в окровавленную морду такого тщеславия.
Сильную болезнь врачуют сильно действующие средства, - говорится в «Гамлете».
Английский историк К. Хилл напоминал, что Кромвель велел ставить в соборы лошадей, чтобы «покончить с порядком, при котором людей били кнутом и клеймили за неортодоксальные взгляды на таинство причастия».
- Вот ваш Перси, - заявляет Фальстаф, сваливая труп «короля в делах чести» к ногам принца. - Если ваш отец вознаградит меня за это - хорошо, если же нет, то следующего Перси пусть он сам убивает...
Шекспир не раз показывает различие своего отношения к понятиям «чести» и «совести». Честь - сословная категория: феодальная честь Лаэрта доводит юношу до бесчестной проделки с подменой рапир на состязании, до использования яда, Гамлет медлит с исполнением долга чести; однако ни на мгновение не возникает у датского принца или у венецианского мавра колебания, когда дело касается совести - истинной оценки, непоколебимого чувства внутренней правды.
В образе феодальной чести немало внешне красивого, и поэт выражает идеалы Готспера во всем блеске и красе рыцарской образности: но позолота быстро слезает, когда в дело замешивается толстый Джек, он, как огромная и тучная скотина, забрался в храм самых возвышенных сословных представлений и, фыркая от удовольствия, затаптывает и загаживает идеи войн во имя рыцарской славы.
Человечество - по знаменитым словам Маркса - смеясь расставалось со своим прошлым. Это было темное, страшное прошлое. И шутки были совсем недобродушными.
Невеселым представлялось и будущее.
Правда, иногда от смеха ходуном ходила харчевня, но вдруг слышались подземные толчки: «Кабанья голова» стояла на вулкане.
Во второй части «Генриха IV» тематическое и стилистическое различие между историческими сценами и фальстафовскими похождениями усиливается; действие распадается на параллельно развивающиеся линии, связанные между собой скорее внутренними ходами пародии и контраста, нежели развивающимся конфликтом. Вступление на престол Генриха V сводит обе линии только в конце.
До встречи с умирающим отцом принц Галь не имеет собственного драматургического движения и является рядовым участником фальстафовских сцен. Если в первой хронике Галь основной герой, а Фальстаф его спутник, то теперь центр сцены уверенно занимает сэр Джон.
Король болен, наследник боится, что его скорбь может показаться окружающим фальшивой, поэтому он предпочитает вновь веселиться в фальстафовской компании. Опять автор показывает, что принц Галь ничего не делает спроста. Сцены с умирающим отцом могут быть трактованы по-разному, но тема стремления к власти кажется выраженной с большей убедительностью, нежели мотив сыновней печали.
Вторая хроника начинается с того, что битва при Шрусбери не принесла стране мира. Противоречия не сняты, смерть Готспера не более чем эпизод в нескончаемой гражданской войне. Строение первой части повторяется и во второй. Готовится мятеж, участники его предают друг друга. На этот раз фигура феодального героя, равная Готсперу, отсутствует.
Лорд Нортомберленд и его друзья жаждут мести. Образы эпохи уже близки к трагической поэзии - картинам больного времени.
Век наш одичал. Раздор, что конь
Раскормленный, порвав узду, помчался
И на пути своем все разрушает.
Гнев человеческий, как и в «Короле Лире», сливается с буйством природы.
Пусть небо и земля сольются вместе,
Пусть грозных вод не сдержит в их пределах
Рука природы. Да умрет порядок!
Пейзажи «Макбета», «Гамлета», «Юлия Цезаря» уже появляются в поэзии Шекспира. Люди железного века покидают сцену: они спешат точить мечи, седлать боевых коней...
Тишина. Не слышно призывов к кровавому мщению, грохота проклятий, угроз. И тогда раздается нормальный человеческий голос:
- Что сказал доктор про мою мочу?
Сопровождаемый маленьким пажом, подобранным по контрасту с его необъятной фигурой, вновь появляется Фальстаф. Можно жить, дышать, смеяться. Грешная земля все же вертится: сэр Джон продолжает свое беспутное существование. Ему наплевать на призыв к мести, ужасающие предчувствия ничуть его не томят.
Сшибаются стили двух линий. Все патетичнее становится язык летописи государственных событий и все обыденнее рассказ о проказах Фальстафа.
Государственные герои не слезают с котурнов: гремит декламация, громоздятся метафоры и гиперболы; а рядом с риторическими красотами - в соседней сцене - болтовня разного люда о мелких житейских делах и заботах. Все здесь осязаемо, объемно, точно обозначено, имеет место жительства. Бардольф отправился в Смитфилд купить лошадь, Фальстаф приобретает седло в Паштетном углу, собирается обедать в «Леопардовой голове» на Ломбардской улице, у торговца шелковыми товарами мистера Смута. Сэр Джон терпеть не может печеных яблок, Доль любит канарское вино, у Пойнса есть две пары чулок, одна из них персикового цвета.
Упрекая Фальстафа в легкомыслии, госпожа Куикли напоминает ему обстоятельства их прошлой любви. Вдова погружается в лирические воспоминания: | 
