| |
Так пробуждает гнев в ней все кругом;
Кручина - как дитя, что, зарыдав,
Не ищет утешения ни в чем.
У горя старого смиренней нрав:
Оно слабеет, власть времен познав;
А молодое - как пловец, что смело
Ныряет вглубь и тонет, неумелый.
Так, в океан тоски погружена,
Со всякой вещью спор она ведет;
Глазами горя видит все она.
Страданью силу новую дает
Все, что пред влажным взором промелькнет.
Порой ее печаль нема, сурова;
Порой в речах излить себя готова.
Ликует беззаботных пташек хор,
Ей раня сердце радостью своей.
Проникнет вглубь тоски счастливый взор,
Но средь веселья боль еще острей.
Привольней скорби в обществе скорбей;
Душе отрадно, если с ней другая
Печалится, ее беде внимая.
Двойная смерть - тонуть у берегов;
Свирепей боль, когда лекарство зрим;
Растет в душе печаль от нежных слов;
Сильней голодный голодом томим
При виде яств. Течением своим
Реке подобна скорбь: поставь преграды -
И все кругом затопит без пощады.
"Насмешливые птицы, - молит их, -
В груди пуховой скройте звон рулад.
Хочу я, чтобы хор ваш ныне стих;
Душе смятенной в песнях нет отрад;
Хозяйку в горе гости тяготят.
Тем пойте вы, кто сердцем чужд печали;
Скорбям напевы слезные пристали.
"Ты о насилии, грустя, поешь,
О Филомела! Средь моих кудрей
Приют, как в темной роще, ты найдешь;
Как влажная земля во тьме ночей,
Я стану вторить горести твоей.
В припеве скорбном помяну злодея,
Как ты в напеве сладостном - Терея.
"Меж тем как давнюю свою печаль
Ты бередишь, предав шипам себя,
Приставлю я губительную сталь
К своей груди, позора не стерпя,
И мертвая паду на землю я.
Как две струны на арфе сладкозвучной,
С тобою мы в отчаянье созвучны.
«Ты не поешь, бедняжка-птица, днем:
Тебя смущает всякий взор людской.
Вдвоем мы край пустынный изберем,
Где царствуют безлюдие, покой
И вечная весна: там мы с тобой
Затянем песнь тоски; раз люди стали
Зверями, призовем зверей к печали».
Как лань стоит, в испуге трепеща,
Не ведая, куда бежать средь гор;
Как странник, в лабиринте путь ища,
Напрасно бродит, в тьму вперяя взор;
Так и в душе Лукреции раздор.
Не знает, к жизни, к смерти ль обратиться;
Постыдна жизнь, смерть, как судья, грозится.
"Убить себя? - стенает. - Но к чему?
И дух мой будет этим осквернен.
Кто пол-именья потерял, тому
Отрадна мысль, что не всего лишен.
Когда ребенок смертью унесен,
Какая мать решит убить другого,
Истерзанному сердцу дорогого?
|
|
«До оскверненья что всего милей
Мне было - дух иль плоть? - твердит она. -
Что я любила глубже, горячей,
Когда супругу я была верна?
Коль обнажится от коры сосна,
Иссякнут соки и увянет крона;
Так будет и с душой, коры лишенной.
"Разграблен дом ее, покой сражен,
Усадьба вся разрушена врагом,
Священный храм поруган, осквернен,
Бесславием пронизан и стыдом.
Так будет ли нечестьем и грехом,
Коль брешь пробью в ославленной твердыне,
Чтоб дух смятенный плоть покинул ныне?
"Но не умру, покуда Коллатин
Всей правды не узнает про меня,
Чтоб отомстил мой славный господин
Тому, из-за кого погибну я;
Попомнится злодею кровь моя:
Ее он осквернил, и, умирая,
По праву кровь ему я завещаю.
"Честь завещаю острому ножу,
Что опозоренную плоть пронзит.
Постыдной жизнью я не дорожу;
Честь оживет, когда умрет мой стыд;
Так пепел срама славу возродит.
Убив себя, я умерщвлю презренье,
А честь познает новое рожденье.
"Что завещать тебе, мой дорогой,
Похищенного клада верный страж?
Моя любовь и честь - всегда с тобой.
Тарквинию достойно ты воздашь;
Как гибну я, так сгинет недруг наш.
Твой друг, себя я поражу, - так надо! -
Как недруга; и ты не знай пощады.
"Вот объявляю волю я свою:
Дух к небу, тело к праху отойдет;
Тебе, супруг, решимость отдаю,
А честь - ножу, что рану нанесет;
Позор на осквернителя падет;
А слава добрая тому дается,
Кто от меня душой не отвернется.
«Ты волю совершишь мою, супруг,
Узрев, что совершил мне лютый враг.
Омою кровью тяжкий свой недуг,
Сотру прекрасной смертью гнусный знак.
Встань, сердце, изреки: «Да будет так!»
Руке предайся, будь в союзе с нею;
Победу смерть вам даст и стыд - злодею».
Смертельный приговор произнесен!
Она роняет горький перл из глаз,
Зовет служанку, подавляя стон, -
И та спешит на зов ее тотчас
(Сознанье долга окрыляет нас).
На лик матроны девушка взирает;
Он - словно снег, что на припеке тает.
С почтительным приветствием она
Склонилась пред хозяйкою своей;
Она была весьма огорчена,
Увидев лик ее в плаще скорбей;
Не смеет, робкая, спросить у ней,
Что помрачило солнца-взора пламя,
Что увлажнило лик ее слезами.
Когда заходит солнце, мир грустит,
И слезы выступают на цветах;
Так и служанка скорбь хозяйки зрит
И сетует о солнечных глазах,
Что погреблись в соленых, злых волнах.
Объята жалостью она, и очи
Увлажнены, подобно росной ночи.
|
