| |
Он молвит: «За руку меня своей
Рукой взяла и мне в глаза впилась
Тревожным взором, роковых вестей
О Коллатине дорогом страшась.
О, как от страха краска разлилась!
Сперва - как на одежде розан алый,
Потом лицо белей одежды стало.
«О, как дрожала тонкая рука
Лукреции, в моей заключена!
Не прекращалась дрожь ее, пока
Не услыхала от меня она,
Что муж здоров; тут ясной, как весна,
Улыбкой расцвела; когда б увидел
Ее Нарцис, себя б возненавидел.
«К чему мне оправданья? Смертных всех
Речь красоты к молчанью приведет.
Лишь слабодушного смущает грех;
В трусливом сердце страсть не рассветет.
Любовь - мой вождь, она меня ведет!
Когда ж взовьет страсть пламенное знамя,
И трусы станут грозными бойцами.
«Прочь, детский страх! Сомнение, уймись!
Благоразумье, жди кудрей седых!
Глазам отныне, сердце, покорись!
Пусть мудрых взор задумчив, мрачен, тих;
Я молод, прогоню ж со сцены их.
Желанье - кормчий мой, краса - награда.
Кто для нее не презрит волн громады?»
Как плевелы на нивах рожь глушат,
Так похотью законный сломлен страх.
Он крадется, желанием объят;
Надежда и сомнение в глазах.
Как две рабыни, мудрые в речах,
Они его влекут к себе искусно.
То медлит он, то рвется к цели гнусной.
Небесный лик он видит пред собой
И рядом с нею Коллатина зрит.
Он смотрит на нее, смутясь душой;
Он смотрит на него, и строгий вид
Ему предаться страсти не велит
И манит к добродетели суровой.
Но к злу порочный дух склонился снова.
Он силы темные свои зовет,
Они ж, вождя призывом польщены.
Грудь наполняют, как недели - год;
Вздувают похоть, гордостью полны,
Безмерным рвением распалены.
Тарквиний, движим страстию безумной,
К Лукреции направился бесшумно.
Замки меж ней и волею его
Все взломаны, бессилен их затвор.
Но, открываясь, двери на него
Ворчат, и трепетом охвачен вор.
Задела дверь порог и шлет укор.
Пищат во тьме хорьки, его пугая,
Но он идет, боязнь превозмогая.
За дверью дверь сдаются перед ним;
Но ветер в щели рвется, хлещет в грудь,
В лицо ему швыряет едкий дым;
На светоч ринулся, стремясь задуть,
Остановить злодея страшный путь.
Но грудь, где знойное кипит желанье,
Вновь раздувает светоча пыланье.
Он видит в свете факела: лежит
Ее перчатка; жадною рукой
Он с тростника <*> поднять ее спешит
И колет палец скрытой в ней иглой.
Перчатка словно молвит: «Скройся, злой!
Не создана я страсти быть отрадой.
Чисты моей владычицы наряды».
|
|
Но всем преградам вора не сдержать,
И он по-своему толкует их:
Перчатку, ветер, дверь готов считать
Случайностями на путях своих;
Они - как гири, что часов стенных
Задерживают ход, пока в скитанье
Минуты часу не уплатят дани.
«Так, так, - он молвит. - Не страшусь преград.
С морозами я их могу сравнить,
Что радость новую весне дарят,
Птиц побуждают буйно голосить.
Жемчужная не дастся даром нить.
Утесы, ветры, рифы и пираты
Страшат купца до славного возврата».
Вот, наконец, стоит у двери он,
Что дум его сокрыла небосвод;
Но путь затвором слабым прегражден
К той, чья краса его мечты влечет.
И так силен над ним нечестья гнет,
Что об удаче молится преступник,
Как будто небо - грешному заступник.
Но посреди бесплодной той мольбы,
Когда он к помощи бессмертных сил
Взывал, о благосклонности судьбы
К деянию преступному просил, -
Он вздрогнул. «Я растлить ее решил! -
Воскликнул. - Разве мне помогут боги,
Что к злодеянию такому строги?
Любовь и счастье, вы мне божества!
Незыблемы решения мои.
Мечта невоплощенная мертва.
Отмоют грех раскаянья струи;
Растает страха лед в огне любви.
Спит око неба. Ночь сокроет мглою
Стыд, что влекут восторги за собою».
Тут, сняв затворы дерзкою рукой,
Коленом двери распахнул злодей.
Спит голубок, намеченный совой.
Не увидать измены в тьме ночей.
Змею увидев, всяк бежит скорей.
Она же в беззаботном сне лежала,
Не зная, что грозит ей смерти жало.
В покой он входит, полн желаньем злым,
И ложе незапятнанное зрит.
Задернут полог; ходит он пред ним,
И взор голодным пламенем горит.
Измене взором в сердце путь открыт.
Рука получит скоро приказанье
Снять тучку, скрывшую луны сиянье.
Нам взоры ослепляет солнца лик,
Над облаком победно вознесен,
Так он, откинув полог, в тот же миг
Зажмурился, блистаньем ослеплен.
Ее ли пламенем был опален,
Иль стыд внезапно в сердце пробудился,
Но слепы очи, взор его затмился.
О, если б взор его навек погас!
Тогда бы замысел пресекся злой,
Тогда б на ложе Коллатин не раз
Забвение забот вкушал с женой;
Но вспыхнет взор и сгубит их покой,
Похитит у матроны безупречной
И жизнь, и радости, и сон беспечный.
Лилейная под розовой щекой
Легла рука, подушке не дала
Лобзать лицо, а та в досаде злой,
Встав, с двух сторон лик нежный обняла;
И голова покоилась, светла,
Меж гор - гробницею любви священной;
Но взор над ней склонился дерзновенный.
|
