| |
О муж мой, оправданьям научи;
Скажи, как мне свой облегчить удел!
Хоть плоть моя осквернена в ночи,
Мой дух, как прежде, непорочно-бел:
Он поругания не претерпел,
Не покорился злу; незагрязненный,
Он пребывает в келье оскверненной".
Супруг, что честь и радость потерял,
Стоит безгласен, бледностью покрыт,
Скрестивши руки; взор печальный вял;
С губ восковых ни звука не слетит,
Хотя в груди отчаянье кипит.
Злосчастный, он достоин сожаленья,
В словах не обретая облегченья.
Как бурно мчащийся под мост поток
Скрывается от глаз в его пролет,
О камни бьется, грозен и жесток,
И вспять бежит и бешено ревет
(В теснинах ярость пенная растет), -
Так бурно рвутся вздохи Коллатина,
И вновь уходит в глубину кручина.
Немая боль супруга новый пыл
Страданьям придала. "О дорогой,
Своею скорбью пуще разбудил
Ты скорбь мою. Растет поток седой
От бурных ливней. Взор печальный твои
И вздохи сердце мне глубоко ранят;
Залить страданья - слез моих достанет.
"Во имя той, что сердцу твоему
Мила, Лукреции твоей, отмсти,
Молю тебя, преступнику тому.
Представь, что зло грозит, и защити.
Хотя меня ничем уж не спасти,
Пусть он умрет, и буду я отмщенной:
Щадя злодеев, оскорбим законы.
«Но прежде чем я назову его, -
Соратникам супруга говорит, -
Прошу вас, други мужа моего,
Клянитесь мне, что будет он убит.
Прекрасное деянье совершит
Разящий кривду. Похвалы достоин
За оскорбленье женщин мстящий воин».
Друзья в ответ на трепетный призыв
Охотно обещают помощь ей:
В них пробудился рыцарский порыв.
Узнать, кто враг, хотят они скорей.
Тяжелая задача перед ней.
«О, расскажите, - молит их уныло, -
Как смыть пятно, что я не заслужила?
"Мне растолкуйте, в чем вина моя:
Ведь только ужас мог меня склонить.
Душою чистая, смогу ли я
Смыть горький срам и честь восстановить?
Как мне себя пред вами обелить?
Очистится ручей от яда скоро;
Но как мне смыть с себя клеймо позора?»
Тут все твердят наперерыв, что грех,
Коснувшись тела, в душу не проник.
Но с грустною улыбкою от всех
Она бескровный отвращает лик,
Где скорбь видна, как на страницах книг.
«Нет, - молвит, - нет! Я падшему созданью
Не дам пример, достойный оправданья!»
Со вздохом горестным тут назвала
Тарквиниево имя. «Он... он... он...»
Сказать ни слова больше не могла;
Язык ей не покорен, дух смятен;
За вздохом вздох, за стоном рвется стон.
Но вот сказала: «Чрез него, злодея,
Вонзаю в грудь я нож рукой своею».
|
|
Тут, как в ножны, себе вложила в грудь
Жестокий нож и духу своему
Крылатому открыла вольный путь,
Чтоб он покинул смрадную тюрьму,
Отчизной стали б небеса ему.
И жизнь бессмертная вмиг излетела,
Без сожаленья оставляя тело.
Безмолвен, потрясен, окаменев,
Среди друзей ее супруг стоял.
Старик отец, смерть дочери узрев,
На труп самоубийцы, плача, пал;
А Брут из раны вытащил кинжал,
И хлынула потоком кровь густая,
Себе исход внезапно обретая.
На два ручья горячих разделясь,
Струилась кровь неспешною волной,
Вкруг тела обтекая и виясь;
Лежал, как остров, труп жены младой,
Безжизненный, холодный и немой.
Один ручей был рдян, другой же черен,
Как будто он насильем опозорен.
Вкруг черного, застывшего пятна
Образовался светлый ободок;
Казалось, кровь сама потрясена,
И слезы источил ее поток,
Лукреции оплакивая рок.
В другом ручье кровь оставалась алой:
Насилие, краснея, вспоминала.
"О дочь, о дочь моя! - рыдал старик. -
Тобой разрушенная жизнь была
Моей. Коль в детях жив отцовский лик,
Как буду жить, когда ты умерла?
За тем ли ты дар жизни приняла?
Коль раньше старых гибнут молодые,
Наследниками станем мы, седые.
"О зеркало разбитое, где я
Свой юный облик созерцал не раз!
Но вот оно померкло, и себя
Скелетом в нем увидел я сейчас.
Мой юношеский образ в нем погас.
О, красоту с собою унесла ты,
И не увижу, чем я был когда-то!
«О время, сгинь, останови свой ход,
Коль гибель шлешь до срока дорогим!
Иль смерть гнилая сильного пожрет
И жизнь оставит дряхлым и больным?
Со смертью старых к пчелам молодым
Отходит улей. Так живи, родная,
Чтоб умер я, тебя благословляя!»
Тут Коллатин очнулся; просит он,
Чтобы ему Лукреций место дал.
На хладный труп, что кровью обагрен,
Он пал, лицо к ее груди прижал;
Как мертвый, недвижимо он лежал.
Но стыд ему дыханье возвращает;
Он жизнь свою отмщенью посвящает.
Глубокие терзания души
Ему мешали долго говорить:
Томится скорбь в безмолвии, в тиши.
Стремясь себя словами облегчить,
Заговорил. Однако смысла нить
Запутана, слова звучат превратно,
И речь его темна и непонятна.
«Тарквиний!» - он твердил по временам,
Как бы стараясь имя растерзать.
Крепчает ветр, сопутствуя дождям,
И гонит он поток бурливый вспять.
Но ветер стих, и полил дождь. Так зять
И тесть стремятся превзойти друг друга,
Скорбя над дочерью и над супругой.
|
