| |
Искусство чудодейственной рукой
На зло природе жизнь дало вещам.
Сверкали слезы жгучею тоской
В глазах у жен, рыдавших по мужьям.
Дымилась кровь, стекая по камням,
И умирающих мерцали очи,
Как гаснущие угли в мраке ночи.
Сапер копал глубокий ход в земле,
В пыли, в поту, усердьем обуян;
А с башен сквозь бойницы, в дымной мгле,
Смотрели пристально глаза троян
На неприятельский суровый стан.
Так изощрился мастер гениальный,
Что в тех глазах был виден блеск печальный.
Черты вождей величия полны
И милости; у юношей в глазах
Отвага и дерзание видны,
А у других во взоре - смертный страх.
Чуть держатся на трепетных ногах;
Бледны, объяты ледяною дрожью
И на крестьян испуганных похожи.
Как мастерски Аякс изображен
И Одиссей! Их видим, как живых,
Дух каждого в лице отображен;
Легко узнать царей по лицам их.
В глазах Аякса пыл страстей слепых;
Но кроток взор Улисса: то мыслитель
И милосердный, опытный правитель.
Там древний Нестор речь к бойцам держал,
Напутствуя в сражение войска;
Жест плавный покорял и чаровал;
Серебряная борода, легка,
Качалась вверх и вниз у старика.
Чуть видное дыхание курилось
Из уст его и к небесам стремилось.
Толпою тесной старца окружив,
Ему внимали Греции сыны;
Стояли все, дыханье затаив,
Как пением сирен покорены.
Одни из них отчетливо видны,
Другие, полускрытые толпою,
К оратору тянулись головою.
Тот на соседа оперся рукой;
В тени щека, лоб ярко освещен;
Другой, багровый, сдавленный толпой,
Чуть жив; бранится третий, разъярен.
На лицах гнев такой запечатлен,
Что, если б Нестор не пленял речами,
Они б давно померялись мечами.
Столь дивно, столь отменно мастерство
Художника, столь кисть его властна,
Что не Ахилла стан, а лишь его
Держащая копье рука дана, -
Но вся фигура явственно видна
Очам души. Виднелись руки, груди,
Мечи, - по ним воображались люди.
А на стенах отвесных городских,
Меж тем как славный Гектор в бой спешил,
Стояли матери; на лицах их
Сиял восторг при виде полных сил
Воителей; но взор их тень таил:
Как пепел, что темнеет, пламя кроя,
Во взглядах страх проглядывал порою.
От взморья до Скамандра берегов,
Где бой кипел, рекою кровь лилась;
Стремились волны, как ряды бойцов,
На брег крутой бросались, разъярясь,
И отступали, в брызги раздробясь;
Потом сливались с новыми валами
И вскидывали пену над камнями.
|
|
Лукреция к картине подошла,
Ища лицо, что скорби все хранит.
Она печальных много лиц нашла,
Но ни одно всех мук не совместит.
Вот, наконец, она Гекубу зрит,
Скорбящую над мужем, распростертым
Пред Пирром торжествующим и гордым.
В ней передал художник гнет годин,
Тлен красоты и злую власть скорбей.
Избороздила щеки сеть морщин;
Нет прелести давно прошедших дней.
Кровь словно выжжена годами в ней;
Иссох ручей, что пробегал по жилам,
И не заметно жизни в теле хилом.
В нее Лукреция вперила взгляд;
К скорбям царицы стала примерять
Свои. С увядших губ вот-вот слетят
Рыданья, станет Пирра проклинать.
Но голоса не смог художник дать, -
Не бог он. Упрекнуть его готова
Матрона, что лишил страданье слова.
"Немая лютня, жалко мне тебя! -
Промолвила. - Тебе я голос дам,
И прокляну убийцу Пирра я,
И на Приама изолью бальзам,
И прикажу залить пожар слезам,
И проколю бестрепетной рукою
Глаза врагам, испепелившим Трою.
"Мне укажи блудницу, зол исток:
Сгублю ее красу, коварный дар.
Парис, ты похотью своей навлек
На Трою сокрушительный удар,
Твой взор зажег пылающий пожар;
И погибают, грех твой искупая,
Отец, и сын, и мать, и дочь младая.
"Зачем же наслажденье одного
Для многих душ становится бичом?
Пусть гнев падет на голову того,
Кто осквернился тягостным грехом.
Пусть пощадит невинных божий гром.
Зачем за грех постыдного разврата
Всем соплеменникам нести расплату?
«Вот гибнет царь Приам; вот слезы льет
Гекуба; слабнут Гектор и Троил;
Вот у друзей из груди кровь течет;
Вот друга друг невольно умертвил.
Один развратом весь народ сгубил.
Когда б отец пресек Париса пламя,
Пылала б Троя славой, не огнями».
Рыдает над картиною она.
Подобна колоколу скорбь людей:
Когда в движение приведена,
Все вызывает звон унылый в ней.
Так и Лукреция в тоске своей
Давала речь скорбям изображенным
И вторила немым страдальцев стонам.
Водя глазами по рядам фигур,
Оплакивает гибнущих бойцов;
Вот видит пленника: печален, хмур,
Он смотрит на фригийских пастухов;
Но взор зажечься радостью готов.
Среди крестьян он к городу послушно
Идет, к своим несчастьям равнодушный.
Искусно мастер передал, как он
Под маской кротости сокрыл обман;
Бредет смиренно, с виду удручен,
Но радостной надеждой обуян.
Ни бледен он, ни чересчур румян,
Дабы не возникало подозренье,
Что стыд иль страх родило преступленье.
|
