| |
СЦЕНА 1
Рим. Улица.
Входят судьи, сенаторы и трибуны со связанными
Марцием и Квинтом, которых ведут на казнь;
Тит идет впереди, умоляя.
Тит
Молю, сенаторы! Трибуны, стойте!
Из сожаленья к старику, чья жизнь
Прошла средь войн, пока вы мирно спали;
Во имя крови, пролитой за Рим,
Ночей морозных, проведенных в бденье,
И горьких этих слез, текущих ныне
По старческим морщинам на щеках,
Над осужденными сынами сжальтесь,
Чьи души не испорчены, поверьте!
О двадцати двух сыновьях не плакал,
На ложе чести умерли они;
Об этих же в пыли напечатлею
Тоску сердечную и скорбь души.
Пусть слезы жажду утолят земли;
Кровь сыновей краснеть ее заставит.
(Бросается на землю.)
Судьи и другие проходят мимо него и уходят.
Земля! Тебе я услужу дождем,
Струящимся из этих древних ура
Сильнее ливней юного апреля:
Я летом знойным орошу тебя,
Зимою снег я растоплю слезами
И вечную весну тебе доставлю,
Не пей лишь крови сыновей моих.
Входит Люций с обнаженным мечом.
О старцы благосклонные, трибуны!
Возьмите смертный приговор назад,
Пусть я, еще ни разу слез не ливший,
Скажу, что ныне слезы победили.
Люций
Отец мой, ты взываешь здесь напрасно:
Трибуны не услышат, все ушли,
И скорбь свою ты поверяешь камню.
Тит
За братьев, Люций, дай просить твоих.
Еще раз умоляю вас, трибуны...
Люций
Тебя не слышит ни один трибун.
Тит
Что в том? Не важно это, друг; и слыша,
Не вняли б мне, а если бы и вняли,
Не пожалели бы; но, хоть и тщетно,
Я должен умолять...
Вот почему я скорбь вверяю камням;
Пусть отозваться на тоску не могут,
Но лучше для меня они трибунов
Уж тем, что не прервут моих речей.
Когда я плачу, камни молчаливо
Приемлют слезы, словно плачут вместе;
И если бы их в тоги облачить,
Трибунов равных не нашлось бы в Риме.
О, камни - мягкий воск, трибуны тверже камней
Безмолвен камень, зла он не творит;
А ведь трибуны языком жестоким
Людей на смерть способны обрекать.
(Поднимается на ноги.)
Но почему ты меч свой обнажил?
|
|
Люций
Двух братьев я хотел спасти от смерти,
Но за попытку эту вынес суд
Мне приговор: изгнание навеки.
Тит
Счастливец ты! Он услужил тебе.
Как, глупый Люций, разве ты не видишь,
Что Рим - пустыня, где живут лишь тигры?
Нужна добыча им; но в Риме нет
Для них добычи, кроме нас: как счастлив
Ты, изгнанный от хищников навек!
Но кто идет к нам вместе с братом Марком?
Входят Марк и Лавиния.
Марк
Твои глаза готовы ль плакать, Тит,
Иль сердце благородное - разбиться?
Смертельную тебе несу я муку.
Тит
Коль смерть она мне даст, приму ее!
Марк
Вот это дочь твоя была.
Тит
И есть.
Люций
Убит я тем, что вижу!
Тит
Встань, мальчик малодушный, и смотри.
О дочь моя! Лавиния! Скажи нам,
Скажи нам, чья проклятая рука
Тебя свирепо сделала безрукой?
Глупец! Он воду в море подливал,
Он поджигал пылающую Трою!
Достигла скорбь предела: ты пришла
Она, как Нил, из берегов выходит.
Где меч мой? Руки отрублю себе
За то, что Рим напрасно защищали;
Питая жизнь мою, вскормили скорбь,
С мольбою безуспешной простирались
И бесполезно послужили мне.
Одной лишь, требую от них услуги:
Чтоб мне одна другую отрубила.
Дочь, хорошо, что у тебя нет рук:
На службе Риму руки не нужны нам.
Люций
Прекрасная сестра моя, скажи нам:
Кто страшное нанес тебе увечье?
Марк
Орудье усладительное мыслей,
Им выраженных с вялым красноречьом,
Из клетки ныне вырвано прелестной,
Где сладкогласной птицей распевало
И сладкозвучьем нам пленяло слух.
Люций
Сам за нее ответь: чье это дело?
|
[1]