Трагедии » Генрих IV (Часть вторая) (Перевод Е.Бируковой) » Акт II » Сцена 2

Сцена 2

Видит бог, я ужасно устал.

Неужели? А я-то думал, что усталость не берет таких высокородных особ.

По правде сказать, она меня одолела, хотя от этого признания и блекнут краски моего величия. Может быть, тебе покажется низменным и мое желание выпить легкого пива?

Я полагаю, принц должен быть достаточно хорошо воспитан, чтобы не напоминать о таком дрянном напитке.

Так, значит, у меня совсем не королевские вкусы, потому что, честное слово, я сейчас вспомнил об этом пойле. Но, конечно, такие низменные мысли идут вразрез с моим величием. Разве достойно меня помнить твое имя? Или узнавать тебя на следующий день в лицо? Или замечать, сколько у тебя пар шелковых чулок, а именно - что кроме этих у тебя есть еще другие, персикового цвета? Или вести счет твоим рубашкам - какая из них для праздничных дней и какая для будней? Но об этом лучше моего знает сторож при теннисной площадке, потому что, раз тебя там нет с ракеткой, значит, у тебя плохи дела с бельем; а ты уже давно туда не заглядывал, потому что твои нижние провинции поглотили все твои голландские запасы.^[17] Один бог знает, попадут ли в царство небесное те пискуны, которые сейчас завернуты в остатки твоего белья. Впрочем, повивальные бабки уверяют, что дети неповинны в своем рождении. К тому же благодаря этому возрастает население и умножаются родственные связи.

Как плохо вяжется эта праздная болтовня с вашими доблестными трудами на поле битвы! Скажите мне, много ли на свете молодых принцев, которые вели бы себя так, как вы сейчас, если бы отец их был так тяжело болен?

Сказать тебе одну вещь, Пойнс?

Скажите, только что-нибудь очень хорошее.

Сойдет для такого заурядного ума, как твой.

Ладно. Постараюсь выдержать удар, который вы мне готовите.

Так вот что я тебе скажу: мне не подобает казаться печальным теперь, когда мой отец болен; а все же признаюсь тебе как другу - ибо за неимением лучшего мне угодно называть тебя своим другом, - что я печален, очень печален.

Трудно поверить, чтобы это могло вас опечалить.

Клянусь моей рукой, ты воображаешь, будто я такой же закоренелый и нераскаянный приспешник дьявола, как ты и Фальстаф. Но поживем - увидим. Уверяю тебя, у меня сердце обливается кровью при мысли о том, как тяжело болен мой отец. Но в таком дурном обществе, как твое, у меня нет ни малейшей охоты обнаруживать свою грусть.

Почему так?

Что бы ты подумал обо мне, если бы я вдруг заплакал?

Я подумал бы, что ты царственный лицемер.

И всякий подумал бы то же самое. Ты замечательный малый; ты всегда думаешь то, что и все другие. Твои мысли движутся всегда по самым проторенным дорогам. Действительно, всякий счел бы меня лицемером. Но что привело твою почтенную мысль к такому выводу?

Как что? Ваша распутная жизнь и чрезмерная привязанность к Фальстафу.

И к тебе.