|
Слуга (падает на колени перед Брутом)
Так велено мне, Брут, склонить колени,
Так Марк Антоний мне велел пасть ниц
И так сказать, простершись пред тобою:
«Брут благороден, мудр, отважен, честен;
Велик был Цезарь, царственен и добр.
Скажи, что Брута я люблю и чту,
Что Цезаря я чтил, любил, боялся.
И если Брут Антонию позволит
Прийти без опасенья и узнать,
Чем заслужил великий Цезарь смерть,
То будет меньше мертвый Цезарь дорог
Антонию, чем Брут живой. И будет
Антоний всюду с благородным Брутом
Среди волнений этих смутных дней,
Как верный друг». - Так говорит Антоний.
Брут
Я римлянином доблестным и мудрым
Всегда его считал.
Пусть он придет, и я ручаюсь честью,
Что невредимый, удовлетворенный
Отсюда он уйдет.
Слуга
Иду за ним.
(Уходит.)
Брут
Уверен я, что нам он другом станет.
Кассий
Я этого желал бы, но в душе
Боюсь его я очень. Тайный голос
Мне никогда не лгал.
Брут
Но вот и он.
Входит Антоний.
Привет тебе, Антоний!
Антоний
О мощный Цезарь, как ты низко лег!
Ужели все твои завоеванья,
Триумфы, почести, трофеи к этой
Ничтожной мере сведены? Прощай! -
Не знаю я, что здесь решили вы, -
Кому еще хотите кровь пустить?
Но если мне, то лучше нет ни часа,
Чем час его кончины, ни орудья,
Чем эти благороднейшею кровью
Земли обогащенные мечи.
И если вы враги мне, то молю вас -
Пока еще у вас дымятся руки,
Исполните ваш замысел сейчас.
Пускай бы прожил я тысячелетье,
Охотнее не встретил бы я смерть,
Чем здесь, близ Цезаря, от тех же рук,
От вас, умы отборнейшие Рима.
Брут
О, не проси у нас, Антоний, смерти!
Хотя бы ты, глядя на наши руки,
На нашу жертву, видел в нас зверей, -
Ведь только руки наши видишь ты
И дело их кровавое; не видишь
Ты наших, полных жалости, сердец.
И эта жалость к страждущему Риму
(Как изгоняется огонь-огнем,
Так жалость изгоняет в сердце жалость)
Сразила Цезаря. Но для тебя
Снабжен свинцовым острием [16] наш меч,
Бессильна ярость наших рук. Сердца
Благожелательно и с уваженьем,
По-братски открываем мы тебе.
|
|
Кассий
Ты примешь равное участье с нами
В распределенье высших должностей.
Брут
Лишь потерпи, пока мы успокоим
От страха обезумевший народ, -
И ты тогда узнаешь, почему
Я, Цезаря любивший в ту минуту,
Когда его пронзал своим кинжалом,
Так поступил.
Антоний
Я в вашу мудрость верю.
Пусть каждый окровавленную руку
Свою мне даст. Я жму твою, Марк Брут,
Затем твою, Кай Кассий. Дай мне руку
Ты, Деций Брут; ты, Цинна; ты, Метелл;
Ты, храбрый Каска мой, и ты, Требоний,
В ряду последний - не в любви моей.
Увы, что мне сказать вам всем, друзья?
Ко мне доверье ваше шатким стало,
И вы должны считать, что мне открыты
Лишь два дурных пути, - я льстец иль трус. -
Да, признаюсь, тебя любил я, Цезарь;
И если дух твой ныне видит нас, -
Не горше ль смерти для тебя, что я,
Что твой Антоний жмет врагам твоим,
В знак дружбы, кровью залитые руки, -
И пред тобою, мертвым, о великий!
О, если б столько ж глаз имел я, сколько
Тебе нанесено смертельных ран,
И так же бурно слезы лил из них,
Как кровь из ран твоих струится! Это
Пристало бы мне больше, чем дружить
С твоими недругами. Юлий Цезарь!
Прости! Здесь был ты загнан, мой олень,
Здесь пал, и здесь охотники стоят,
Еще залитые твоею кровью.
Ты, мир, был лесом этого оленя,
И был он гордостью твоей, о мир!
Как, лежа здесь, ты сходен с красным зверем,
Затравленным царями!
Кассий
Антоний!
Антоний
Ты простишь меня, Кай Кассий:
Такую речь сказал бы даже враг;
Как друг, еще я холоден, умерен.
Кассий
За восхваленье Цезаря тебя
Я не корю. Но как ты будешь с нами?
Считать ли нам тебя в числе друзей
Иль без тебя пойти своей дорогой?
Антоний
В знак дружбы я пожал вам руки. Правда,
Взглянув на Цезаря, забылся я,
Но я вам друг, и я вас всех люблю,
Надеясь, что от вас еще услышу,
Как Цезарь мог опасен быть и чем.
Брут
Иначе наш поступок был бы зверством!
Так вески наши доводы, Антоний,
Что если бы ты Цезарю был сыном,
То все же их отвергнуть бы не мог.
Антоний
И это все, что надо мне. Затем
Прошу я разрешенья с этим прахом
На площадь выйти и, как друг, с трибуны
Надгробным словом Цезаря почтить.
|